Сущность деятельности поэта состоит во взаимодействии со Словом. Но знаем ли мы, что такое Слово? Часто ли мы задумываемся о том, что оно собою являет, можем ли его объяснить, о нем рассказать? В словнике готовящегося к изданию «Культурологического словаря» обозначены две статьи о Слове. Одна из них называется «Слово» и имеет помету — «грамматическое». Другая с тем же заголовком обозначена пометой «метафорическое». Совершенно очевидно, что если повторить тезисы статей из Лингвистического и Литературоведческого словарей, и даже разместить их рядом, явление не окажется описанным сколь-либо удовлетворительно. Известен тезис о том, что о поэзии нужно и единственно возможно говорить языком самой поэзии. Но и этот тезис оказывается заболтанным. Каждый понимает его по-своему, и вместо прояснения смысла эффект достигается прямо противоположный. Поразительно, с какой точностью описывают поэты характер своей сопричастности с необъяснимым. Но поскольку делают они это словами хорошо знакомыми, находящимися на слуху, смысл сказанного зачастую забалтывается, ускользает.
В самом деле, что такое Слово? Какова его природа? Если мы просто вспомним библейское «В начале было Слово», — это станет продуктивным началом для размышлений, но только началом. Оно позволит обратить внимание на библейскую мифологему о Слове: на то, что Слово, как и Свет, является атрибутом Бога, — позиция была разработана в «Потерянном рае» Мильтона, в котором Пушкина поразило то, что по ангелам можно палить из пушек («Бова»), и то, что адские огни жгут, не производя Света (поскольку, оставаясь атрибутом Бога, Свет не проникает в ад, падшие ангелы оказываются его лишенными. Они пытаются разжечь факелы, но добытый ими свет оказывается зловонным и чадящим, отличным от Божественного). Не то со Словом.
Будучи атрибутом Божественным, оно дается многим живым существам, но оставаясь принадлежностью Бога, никому не в полной мере. Трагический разлад в мир привносит то, что даром слова оказывается наделенным Зло. Говорящий Сатана оказывается страшнее средневекового представления о Зле, как о звериной, бессловесной козлоногой рогатой нечисти. Это же деление на два разнящихся между собой вида Слова существует и в современных его концепциях.
Как современные философы языка определяют Слово? Среди современных определений Слова наблюдаются попытки объяснить его как саморазвивающуюся систему и стремления выявить в нем внутренние противоречия через разделение на Слово бытийное и слово информативное, грамматическое, которые способны к взаимодействию между собой: «Когда человек бездумно пользуется малым словом, Слово большое вопиет в нем о неправде малого слова».[2]
А.В.Михайлов подчеркивает то, что кажется очевидным и остается не проговоренным: характерной особенностью Слова является его высказанность, сказанность, выговоренность, выявленность, — качества противопоставленные умолчанию, невысказанности, неназываемости, невербальному постижению, вчувствованию. Если посмотреть на то, с какими значениями согласуется «Слово» в разных языках, то картина выстроится следующая. От общего индоевропейского корня uer — «говорить» (ср. «вербальный», то есть «выраженный в слове») происходят английские слова verb — глагол, word[3] — «слово» и немецкие Wort — «слово» и werden — «становиться, превращаться». Сопоставление значений воспроизводит библейскую концепцию создания мироздания Божественным Словом.[4] М.М.Маковский возводит к слиянию в одном слове двух индоевропейских корней uer-men ( uer — «говорить»; men — «двигаться», ср. с англ. men — мн. ч. от «человек») происхождение слова «Время».[5] Отсюда следует, что словесно выраженное человеком является родственным временному, принадлежностью времени. Слово же с большой буквы — Слово Божественное — принадлежит Вечности.
Основная функция бытийного Слова, по В.А.Михайлову, — выговаривание смысла, освоение мира, расширение границ мира человека от незнания к знанию, вплоть до вынесения человека за рамки известного, выговариваемого, в то, что уже не есть существование. Основная функция информационного Слова — функция передатчика, лишенного самостоятельности и собственной ценности. Слово отражает в себе событие — выявление и высказыание. Они и придают Слову бытийность и превращают его в событие. Слово держит в своей власти бытие и человека, объемля его собой, являясь надличным началом.[6] Такой взгляд на Слово не является новым. Те же выводы можно сделать, внимательно читая стихотворение в прозе И.С.Тургенева «Русский язык», из которого следует, что в самом языке содержится высшая надличностная нравственность, способная «подтянуть» человека до своего уровня. Вот, собственно, на что «обрекают» себя поэты как работники Слова. И всем известно, что происходит с поэтом, когда он «духовной жаждою томим». Выражаясь языком активно исследуемого в последние десятилетия литературоведа и философа языка М.М.Бахтина, поэт становится героем произведения, автором которого выступает Творец. То есть, свобода творчества заключается в добровольном принятии на себя обязательств служить Высокому.
