ЛАТЫШКА СО СЛАВЯНСКОЙ ДУШОЙ

«В 17-летнем возрасте студенткой первых курсов филологического факультета Латвийского университета оборвалась моя юность, а с ней и мечта стать писательницей...».

Следствие было тяжелым: применение физической силы и карцеров, военный трибунал... приговор... — высшая мера наказания. 52 часа в камере смертников для несовершеннолетних... Шел 1948 год...

Oб этом времени вспоминает Инга Николаевна Карклиня.

В парках Риги цвела сирень, а на Даугаве шли состязания парусного спорта, меня арестовали, предъявив обвинение — участие в студенческом националистическом заговоре. Более нелепого предлога для моей изоляции трудно было себе представить — ведь, приехав на этническую родину своих предков из немецких лагерей, я даже не владела латышской речью и воочию не видела своих латышских родственников, вывезенных в 1941 году на вольное поселение в Сибирь и Среднюю Азию. Единственным «вещественным» доказательством «причастности» к латышскому “национализму” было мое платье, сшитое из латвийского старого флага 1930-х годов, который находился на дедушкиной даче в Майори... Следствие продолжалось несколько месяцев — вначале в Риге, а затем — в Киеве. Осенью 1948 года Киевским Военным трибуналом был вынесен приговор: высшая мера наказания — расстрел... Затем по обжалованию матери он был заменен 25 годами отбытия наказания в трудовых лагерях строгого режима Коми АССР... В Заполярье я прибыла с эшелоном политзаключенных зимой 1949 года.

Стояли лютые морозы, доходящие до -50°С. Трескались на валенках галоши, обледеневали брови и ресницы. Трудно было дышать. Женскую колонну сопровождал вооруженный конвой с собаками... Скользили ноги, ремни рюкзака больно врезались в спину... Многие сбрасывали с себя ношу. Тот, кто не мог идти, ложился на обочину и выстрел освобождал его от страданий. За Интой нас нагнал эшелон с углем и раздался приказ конвоира «На разгрузку становись!» А потом мало что помню... Синий свет вышек. Большое фиолетовое пятно на снегу — моя кровь.

Выдержать эти испытания Галине-Инге Карклине помогла встреча в инвалидном лагере поселка Абезь, куда она была госпитализирована, с латышскими рериховцами 30-х годов, которые стояли у колыбели создания Латвийского Общества Н.К.Рериха. Катрина Драудзинь, доктор-стоматолог, руководитель секции Женского Единения, имевшая личную переписку с Еленой Ивановной Рерих; Мильда-Риекстинь-Лицис, актриса театра им. Я.Райниса, член правления Общества; Эльза Швалбе-Матвеева, скульптор и друг рериховского движения в Латвии... — это они спасли Ингу Карклиню от «проволоки», когда в момент отчаяния и страха перед безысходностью она готова была оборвать свою «бесплодную» жизнь, подчинившись внутреннему коварному голосу: «Ведь до проволоки только три шага — три и один, только один выстрел, и ты уйдешь в небытие...»

«А что станется с твоей душой? — спросила меня доктор Драудзиня. — Ведь она бессмертна?.. Разве по ночам в бараках мы не слышим стоны душ самоубийц?» И тогда мне приоткрылась великая тайна Учения Живой Этики, законов перевоплощения и Кармы... Тогда я поняла, что каждому из нас даются испытания силы воли, мужества и духовного равновесия — как платы за совершенные порочные деяния в прошедшей жизни (а сколько их выпало на долю каждого — не нам судить!). Мы лишь можем укоротить свой реестр задолженности, избавившись за короткий срок пребывания на земле от двух-трех недостатков и то при осознании их и усиленной, неустанной борьбы с ними... И никто, кроме самого тебя, не сможет это сделать... Трудиться над самоусовершенствованием своей духовной структуры тебе поможет твоя психическая целенаправленная энергия — концентрация мысли с действиями... Прежде всего изгони из себя страх перед смертью и мысль о безысходности... Для этого здесь предоставляется очень благодатная почва... Испытания обогащают твой опыт мудростью... Научись контролировать в Молитве каждый пройденный день, научись посылать в пространство добрые мысли, прояви сочувствие к окружающим и окажи помощь тем, кто в этом нуждается больше, чем ты, и делай это бескорыстно, не ожидая награждения и благодарности...».

И действительно, вскоре для нее открылась возможность переступить «порог страха» и найти полезное применение своих сил... Это произошло в 1952–53 годах, когда в лагере началась эпидемия дизентерии и инфекционного энцефалита... Когда срочно были мобилизованы все медицинские силы заключенных, независимо от срока наказания, и открылись курсы медсестер и санитарок... Инга без колебания и по совету своих духовных наставников оказалась в ряду желающих работать в «изоляторах смертников». Последние находились на расстоянии от лагеря. Пища и медикаменты туда не привозились, а «выстреливались» через деревянную пушку. Изолятор был обнесен двойной проволокой и сторожевой охраны у него не было... Через полгода карантина она лишь с одной, выжившей из ста погибших и ей же погребенных в снегу, вернулась в лагерь...

— Ты выдержала испытание, — сказала ей Эльза Швалбе. — Поборола в себе страх... Но впереди еще столько испытаний — сконцентрируй свою творческую энергию для ее полезного применения... И при всех жизненных перипетиях не прельщайся почитанием и славой.

Это стало напутствием, когда в марте 1955 года перед Ингой-многосрочницей вдруг открылись тяжелые ворота лагеря.

Вернувшись в Латвию, она некоторое время была прописана в усадьбе Катрины Драудзинь на Видземском взморье в Юмправе, которая в 30-е годы была приобретена как Община для рериховцев-единомыслящих. С жадностью набросилась на учебу, самостоятельно прошла весь университетский курс по программе двух отделений — журналистского и искусствоведческого и вернулась к писательской работе. С 1958 года, после замужества за музыкантом оперного театра Янисом Карклиньшем, в местной периодике стали появляться ее очерки о жизни и творчестве латышских мастеров искусств.

Не будет преувеличением сказать что в 60-е годы в Риге не было ни одной газеты, ни одного журнала, в которых бы не появлялись ее очерки о художниках всех поколений. Одновременно стали печататься работы Инги Карклинь в Москве в журналах «Искусство», «Декоративное искусство СССР», «Творчество», «Советская скульптура». Тогда же вышли в свет ее книги «Деревянная скульптура Латвии», монография «Лео Кокле», «Собеседования и образы», «Портретная живопись» и другие.

В эти же годы, благодаря Эльзе Швалбе, она успела установить духовный, а затем и творческий контакты с рериховцами, вернувшимися из лагерей. Все это время вела записи бесед, слушала чтения книг Живой Этики.

В 60-е годы стали уходить из жизни рериховцы 30-х годов: ее муж Янис Карклиньш, Рихард Рудзитис, Катрина Драудзинь... Написанные Карклиней некрологи не публиковались — движение рериховцев было нелегальным. Только в конце 80-х годов в Латвии Рериховское Общество получило свой статус, и Инга Карклиня стала его членом. Муж, умирая, просил ее остаться в строю рериховского движения и не покидать пера, как мемуарист: накопленные знания и дорогая память должны принадлежать людям, грядущим поколениям. Она выполнила его завет, создав свой сокровенный труд «Капли Живой Воды», на который благословили ее последние рериховцы 30-х годов — Мэта Пормале, Элла Рудзите, Эльза Швалбе. Магнитофонная запись, сделанная ею, сохранила интервью с ними.